А. Н. Варламов: «Читал всё подряд»

Знакомьтесь: Алексей Николаевич Варламов, писатель, доктор филологических наук

Интересы

литературное творчество,
история русской литературы, история и культура России, современная государственная политика в области культуры и гуманитарного образования,
Русский Север, путешествия, чтение, рыбалка

Занятия

литературное творчество,
научные исследования,
преподавание в МГУ им. М. В. Ломоносова и в Литературном институте им. А. М. Горького, работа с молодыми литераторами,
руководство журналом «Литературная учёба», работа в редакционных коллегиях журналов «Октябрь» и «Роман-газета»,
участие в жюри литературных конкурсов «Ясная Поляна», «Горьковская литературная премия», международная премия «Радуга»,
член Совета по культуре при Президенте РФ 

Автор книг

«Дом в Остожье» (1990), «Здравствуй, князь!» (1993), «Ночь славянских фильмов» (2001), «Затонувший ковчег» (2002),  «11 сентябрям (2005), «Тёплые острова в холодном море» (2008), «Таинство» (2008),  «Купол» (2009),  «Повесть сердца» (2010), «Последние времена» (2010), «Как ловить рыбу удочкой» (2011), «Все люди умеют плавать» (2011), «Стороны света» (2011), «Рождение» (2012).

Серия ЖЗЛ: «Пришвин» (2003), «Александр Грин» (2005), «Алексей Толстой» (2006),  «Григорий Распутин-Новый» (2007), «Михаил Булгаков» (2008),  «Андрей Платонов» (2011)

Литературные
премии

«Антибукер» (1995) за повесть «Рождение», журнала «Октябрь» (1995, 1997) за романы «Лох» и «Купавна», Лейпцигского литературного клуба «Lege Artis» за лучший русский рассказ (1995), газеты «Московский железнодорожник» (1997) за рассказ «Бухара», издательства «Роман-газета» (1998) за роман «Затонувший ковчег», премия Александра Солженицына «за тонкое исслеживание в художественной прозе силы и хрупкости человеческой души, ее судьбы в современном мире; за осмысление путей русской литературы XX века в жанре писательских биографий» (2006), Национальная литературная премия «Большая книга» (2007, вторая премия за документальный роман «Алексей Толстой»). Премия журнала «Русский пионер» за рассказ «Сиг» (2012).

Удостоен стипендии Московского литературного фонда (1999) за роман «Купавна».

 

Наталья Кутырева:
Алексей, начать наш разговор хочется с вопроса о сегодняшнем дне нашей литературы. Чем она живёт? Наметились ли за последние 20–25 лет какие-либо новые тенденции, заметные вам как писателю? Появились ли новые направления, волнующие темы, яркие имена?


Алексей Варламов:

Литература, как бы это банально ни звучало, всегда живет одним – жизнью, человеческими страстями, историями, заблуждениями, чаще грехами, чем добродетелями. Однако не менее, а, может быть, более интересен другой поворот этого вопроса – насколько жизнь живёт литературой. Когда-то мы были страной литературоцентричной, мы,  по точному замечанию одного из писателей, аукались именем Пушкина. Герои Гоголя, пушкинская Татьяна, чеховские интеллигенты были частью нашего общества, они нас объединяли, мы прекрасно понимали друг друга, когда кто-то говорил: «Ну, это маниловщина!» или «хлестаковщина», или  «Моя свекровь – сущая Кабаниха», «Он человек в футляре»,  всем всё сразу становилось понятно. Литература была нашей коллективной памятью, кладовкой – сегодня этого нет.

Что касается тенденций внутри современной литературы,   то   говорить об этом  всегда трудно, потому что для этого лучше быть не внутри этого потока, а смотреть на него со стороны. А главное – должно пройти время. Пока же очевидно, что прежнее деление литературы на деревенскую, военную, городскую, почвенническую, западническую, патриотическую, либеральную и даже реалистичную или постмодернистскую – всё это уже либо вчерашний, либо позавчерашний день. Сегодня есть только конкретные имена, а не направления или школы. Прошло время союзов, поэтических группировок, орденов, а вместе с ними и, увы, литературных журналов, потому что читателю по большому счету до всех этих писательских игр дела нет. Ему нужна (если нужна,  конечно) хорошая, интересная книга.

Другая черта – резко возросла доля документальной литературы. Опять же интересен оказался не вымысел, а правда – узнать, как было на самом деле. Можно спорить о том, когда художественная литература была лучше – в советское время или теперь, чем обернулось отсутствие цензуры – благом или нет, но в документальной прозе только сегодня появились книги, которые прежде были невозможны. Прежде всего, это касается биографий. И отсюда такой огромный к ним интерес.

Что касается ярких имён, то, конечно, есть новые. Вот несколько навскидку – Захар Прилепин, Алексей Иванов, Роман Сенчин, Полина Клюкина, Евгений Водолазкин. Последний случай очень интересный. Профессиональный филолог, специалист по средневековой Руси, опубликовал исторический роман «Лавр», действие которого происходит в XV веке, и... огромная  популярность у читателей.

Писатель – частый гость на радио и на телевидении ("Культурная революция", "Тем временем", "Игра в бисер", "Закрытый показ"),  много выступает в прессе.   

Что радует и что огорчает сегодня участников литературного процесса?

Это вещи глубоко индивидуальные, но в каком-то смысле писатель, чья жизнь сегодня неотделима от жизни обычных людей (а раньше было не так – почитайте, например, дневники Юрия Нагибина), радуется тому же, чему радуются все: что мы ещё живы, что скоро весна, и огорчается общим бедам – дорого, опасно, коррупция. Но если говорить о вещах сугубо профессиональных, то огорчает социальная незащищённость писателя. Пенсии, страховки, отдых, вернее – их отсутствие.   А кроме того, читательский спрос, стремительно падающий. В каком-то смысле современная литература – за редким исключением – стала похожа на неуловимого Джо из известного анекдота. Что писателей  не устраивает. Хочется, чтобы ловили. Если раньше главный вопрос был, как издать книгу, как обмануть цензуру, то сегодня издать не вопрос, вопрос   книгу продать, достучаться до читателя. А читатель нынче пошёл избалованный, ленивый, и сделать это не так просто.


Влияют ли сейчас читатели и книгоиздатели друг на друга? Занимаются ли издательства формированием вкуса читательской аудитории? И можно ли считать, что вкусы читателей влияют на политику издательств?

Издательства пытаются каким-то образом влиять на читательскую аудиторию, но их возможности здесь очень ограничены, да и желание не у всех есть, легче ведь этим вкусам потворствовать. В книжном бизнесе есть люди, которым репутация, честь, ответственность важны, а есть те, у кого одно на уме – как заработать на книгах деньги. И сегодня вторая тенденция побеждает. Маленькие издательства разоряются, поглощаются крупными, а там конвейер, там прибыль всё определяет. 

Герои эпохи — герои А. Н. Варламова

А реагируют ли писатели на запросы читателей и издательств? Чувствуется ли сегодня влияние конъюнктуры книжного рынка на литературное творчество?

Да, конечно, и было бы странно, если бы не чувствовалось. Но опять же всё зависит от меры таланта. Талантливый человек подминает конъюнктуру под себя, и тогда получается, ну например, Борис Акунин, к которому можно по-разному относиться, но отрицать его присутствие в литературе невозможно. А бывает наоборот, когда конъюнктура  сжирает человека и хороший писатель превращается в поставщика книжной продукции, хорошо если качественной, а бывает, просто гонит халтуру, но такую, чтоб за неё платили.


Вопрос с форума:
В одном из ваших интервью вы сказали, что "художественная литература больше исповедь, чем проповедь". Как вы думаете, характерна ли исповедальность для современной русской прозы?

Не знаю, как для всей прозы, но, конечно, есть писатели, которые очень откровенно о себе рассказывают. В качестве конкретного примера сошлюсь на последний роман Романа Сенчина «Чего же вы хотите?», автор которого сделал главным героем свою четырнадцатилетнюю дочь. Это вообще поразительная история. Не всякий на это решится и не у всякого это получится. Описать собственного ребенка – это,  наверное, самое сложное, что есть в литературе. Себя, друзей, врагов, родителей, дальних и ближних родственников, жену наконец, но дочь…  На это надо решиться. Мир четырнадцатилетней девочки с его заботами, переживаниями, страданиями, её отношение к тому, что происходит вокруг, к родителям, подругам,  музыкальная школа, простая школа, учителя – через всё это мы проходим со своими детьми, но именно что проходим, а Сенчин остановил свой взгляд. И оказывается, что мир, в котором мы живём, который мы так или иначе построили или причастны к его построению своим непротивлением либо сопротивлением одновременно,  и не так страшен, как нас пугают, и не так нормализован, как вещают на голубом глазу в официальных новостных программах. Он узнаваем, прочитываем в его повести (или романе). Сенчинская книжка как раз из тех, что должна быть прочитана на самом верху, прочитана теми, кто не понимает, чего же они хотят. Чего хотят те, кто выходит на Болотную площадь, надевает белые ленточки, кто они – американские агенты или обыкновенные русские люди, у которых своя боль. Как живут их дети, что думают о жизни их жёны, друзья, знакомые. Вот, пожалуйста, пример подлинной исповедальности.

Взгляд, честный, но не беспристрастный

А есть ли у вас вещи, которые вы считаете исповедальными?

«Дом в деревне», «Падчевары», «Рождение», такие рассказы, как «Покров», «Ночь славянских фильмов», «Присяга», «Паломники». Хотя они скорее просто автобиографические. Но грань между исповедальностью и автобиографичностью провести не так просто.


Когда-то мы считались самой читающей страной в мире. Возможно, это лишь один из мифов, но читали действительно много. Не читать было стыдно. Книга имела вес в обществе. Ныне выросло поколение малочитающих и нечитающих людей. Почему это произошло? Какие отдалённые последствия для состояния общества мы можем ожидать в результате? Как вы думаете, обратим ли процесс снижения интереса к чтению?

Ну это ведь не только с нами произошло. Весь мир меньше читает, и вряд ли эту тенденцию удастся переломить. В лучшем случае замедлить падение. Как справедливо заметил Евгений Водолазкин, наступление на гуманитарную сферу – явление общемировое. Тут надо быть изобретательными: сочетать политику кнута и пряника. Чтение необходимо пропагандировать, делать модным, чаще ссылаться на авторитеты артистов, спортсменов, политиков, чтобы они рассказывали о своих любимых книгах. Надо делать передачи про книги на телевидении, устраивать книжные фестивали, ярмарки, встречи. И, конечно, вернуть литературе в школе статус обязательного предмета с обязательным письменным экзаменом – сочинением. 


Книжный рынок предлагает разнообразную продукцию для чтения. Как легче сориентироваться в её потоке? Есть ли ориентиры, которые могут помочь вдумчивому, ищущему, но неискушённому читателю?

Я бы ориентировался на короткие списки крупных литературных премий. Не только на победителей, а именно на шорт-листы, куда, как правило, попадают книги, прошедшие очень жёсткий конкурсный отбор и экспертное сито. Таких премий у нас не очень много: «Большая книга», «Ясная Поляна», «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Причём сегодня на эти списки уже ориентируются и книжные магазины. Вот очень скоро «Большая книга» объявит сначала длинный, потом короткий список своей премии, и в магазинах эти книги попадут на видное место. Их и покупайте!


Человеку, любящему русское слово, важно знать ваше мнение о том, как и когда должна произойти встреча ребёнка с Книгой?

Если Книга (с большой буквы) – это Библия, Евангелие, то, наверное, лет в пять–шесть. А если книга как книга, как факт культуры, то сейчас есть книжки, которые можно читать уже до года. Не менее важно и то, что читает будущая мама во время беременности.


Как-то Д. Быков в одном из выступлений афористично сформулировал мысль о том, что «литература даёт ребёнку словарь». Это, безусловно, справедливо. А что ещё? Что, по вашему мнению, даёт литература детям?

Словарь ребенку даёт бабушка. А книга учит чувствовать, сочувствовать, сопереживать. Думать. Книга – очень интимная штука. 


Вопрос с форума:
Какие книги читать детям?

Хорошие. Разные. Которые вам самим нравятся.

Наталья Кутырева:
Мне этот вопрос показался слишком общим. Хочу его конкретизировать. На форуме нашего сайта шла оживленная дискуссия о том, что русская классическая литература несёт опыт страдания. Так ли это, на ваш взгляд? И нужен ли опыт страдания и сострадания современному человеку?

Мне кажется, это риторический вопрос. Конечно, несёт, и опыт этого страдания нужен. А особенно современному человеку, если он хочет человеком остаться. Другое дело, что сегодня мы избегаем прямой назидательности и надо уметь об этом говорить.


С какого возраста и начинать ли вообще знакомство ребёнка с русской и зарубежной классикой? Может быть, классика уже в принципе недоступна современным детям? Стоит ли вопросами детского чтения озаботиться семье? Или, на ваш взгляд, лучше довериться школьным программам и педагогам?

Поскольку классики от Пушкина до Юрия Казакова писали много для детей, то начинать читать их  можно довольно рано. Точка зрения, что книги XIX века детям непонятны, существует, но лично я её не принимаю. Мои любимые пушкинские строки из «Сказки о царе Салтане» «Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный?», мне кажется, понятны любому человеку, несмотря на прошедшие почти что 200 лет со дня их написания. Выбор классики очевиден, и кстати, школьная программа по XIX веку довольно толково составлена, но, конечно, если родители в чём-то не уверены, можно посоветоваться и с учителем, сходить в детскую библиотеку, поговорить с другими родителями.     


А каким был ваш детский читательский опыт? В каком возрасте вы взяли в руки Пушкина, Гоголя, Толстого,  Достоевского?

Моим первым классиком, прочитанным добровольно, был Тургенев. Ещё до обязательных «Отцов и детей» я прочёл «Рудина», «Дворянское гнездо», «Первую любовь», «Вешние воды», «Асю», «Накануне». Потом – Достоевский. Но это уже в 8-м, в 9-м классах. А так я читал очень бессистемно. Обожал альманахи «Рыболов-спортсмен», где печатались помимо специальных статей рассказы про рыбалку. Вообще читал все подряд. Как гоголевский Петрушка, которому нравился процесс складывания букв в слова.

Что нового внёс в ваш читательский опыт университет?

Когда я был студентом – программу. Она у филологов немаленькая, и я старался читать всё. Потому что понимал: не прочту сейчас – не прочту никогда. И так вот начиная с античной литературы до наших дней. Плюс в университете – запрещённая литература, самиздат, были культовые западные книги – Гессе, Борис Виан, Пруст, Маркес, Борхес, Бёлль. 


Менялись ли ваши литературные пристрастия с годами? Были ли книги или авторы, перевернувшие ваше сознание?

Было время, когда я очень любил западную литературу и свысока относился к отечественной. Потом случились крен в русскую, в почвенническую традицию и всплеск национальной гордости. Сейчас установилось некое равновесие. А перевернули сознание? «Преступление и наказание», весь Платонов, письма Чехова, роман Василия Белова «Всё впереди», да и вообще весь Белов. Но ведь многие вещи мы и не знаем, что они как-то сильно на нас повлияли. Прочли книгу и прочли и забыли, а может так статься, что она глубоко в нас запала. Как у Высоцкого, «значит, нужные книги ты в детстве читал». Ещё из числа таких нужных назову «Маленького принца», «Уроки французского», «Лето Господне», «Капитанскую дочку», да много-много всего.


Вопрос с форума:
Понимаю, что как профессиональный литератор и преподаватель вы много читаете. Кого из современных авторов Вы любите, кого читаете для души, а не по долгу службы?

Иногда это совпадает – душа и долг службы. Не часто, конечно, но бывает так, что совпадает. Для души читаю Сенчина, Прилепина, Кучерскую, Геласимова, Олесю Николаеву, Алексея Иванова, Андрея Волоса, Андрея Дмитриева. Кстати, всем рекомендую очень роман Дмитриева «Крестьянин и тинейджер», получивший в прошлом году Букеровскую премию.

Литература в жизни русского общества всегда играла особую роль. Что происходит сейчас? Реализуется ли общественный потенциал литературы, классической и современной?

Нет, конечно, о чём я уже выше говорил. И на этом вопросе есть смысл остановиться особо, ведь русская литература всегда остро ощущала необходимость общественного служения. По сути, это  стало частью нашей национальной традиции, идущей из далеких времён российской государственности и так или иначе осмыслявшейся каждым крупным художником от безвестного автора «Слова о полку Игореве» до наших дней. Гражданственность входила в состав русского писательского естества и  была в крови у каждого, кто поднимал в России перо. Разумная власть это понимала и писателей ценила, находя в них людей  внутренне свободных, интересных, способных к нестандартному мышлению и умеющих найти путь к человеческому сердцу. Когда Жуковского звали в учителя к царским детям, власть знала, что делает. Когда Достоевского приглашали во дворец  читать «Записки из мёртвого дома», когда именно под влиянием литературных произведений  (например, «Записок охотника» Тургенева) становилось понятно, что крепостное право в России далее невозможно, когда государь Николай Павлович встречался с Пушкиным и говорил о том, что имел сегодня беседу с умнейшим человеком в России, когда он же, посмотрев «Ревизора» Гоголя, воскликнул: «Всем досталось, а мне более всех» –  это были свидетельства огромной общественной роли литературы, которая служила ко благу страны и реально влияла на положение дел в ней.   

Именно литература ставила и ставит самый точный диагноз обществу, реагирует на его тревоги, чувствует не только его сознание, но и подсознание, обладая пророческим даром, и именно в литературных произведениях мы можем найти верные предсказания того, что может случиться с обществом. Классический пример – «Бесы» Достоевского, но и в произведениях литературы позднего советского времени: у Распутина в «Прощании с Матерой», у Айтматова в романе «И дольше века длится день», у Юрия Трифонова в московских повестях, у Белова в романе «Всё впереди» можно найти причины, по которым рухнула система социализма в стране.

Поэт, писатель, драматург, литературный критик уже в силу своего уединенного, сосредоточенного, напряженного труда,  состоящего в непрерывном размышлении на одну и ту же тему, обдумывании, «болении», проникновении вглубь, способен дать наиболее верную и непредвзятую оценку тому, что происходит вокруг, если он честен перед собой. Шукшинский вопрос «что с нами происходит?» так же актуален и постоянен для литературы, как герценовское «мы не врачи, мы боль». Но боль, которая не только криком кричит, но и осознает себя.

"Иногда это совпадает – душа и долг службы".

Какую роль могла бы сыграть литература в жизни нашего общества? Что для этого необходимо? Нужна ли государственная политика в сфере литературы? 

Литература – это род аналитики, которым было бы неразумно пренебрегать. Тем более что, как ни была порой горька правда, высказываемая писателями,  как бы неудобна она ни была для правителей – это слова, замешенные на любви, а не на ненависти, на сострадании, а не на презрении. Русский писатель, не любящий Россию, не понимающий её, не сострадающий ей, за редким исключением, немыслим. Мы можем спорить о том, что является благом для России, а что нет, какими путями к этому благу идти, но сама Россия для русского писателя есть понятие непреложное, независимо от того, каковы у него политические взгляды.

Одна из ключевых причин здесь – язык. В отличие от других видов искусств литература пронизана языком, литература и есть язык, это его бытование, его дом, его поместье, его усадьба, его Михайловское, Ясная Поляна, Тарханы, и невозможно сохранять язык, не заботясь  о литературе. Писатель подчиняет себя языку, и чем он выше как писатель, тем больше себя подчиняет, а значит, этот язык в себе несёт и точнее других носителей языка отслеживает его изменения, интуитивно ощущает, что можно принять, а что необходимо отвергнуть. Неслучайно все академические словари  русского языка ссылаются на примеры из литературы, а если говорить о новейших словарях, то на произведения современных авторов. Тому насилию, которому подвергается язык в сегодняшних СМИ, сегодня могут противостоять только литература и люди, работающие со словом. Язык питает литературу, литература питает язык, одно без другого существовать не может.

Другое предназначение русской литературы – смягчать нравы – сегодня не менее, а может быть даже более  актуально. Оно имеет также отношение к преподаванию литературы в школе, о чём в последнее время часто говорится, но проблема стоит гораздо шире. В жёстких условиях информационного общества русская литература, которая всегда давала  гораздо больше, чем набор тех или иных сведений, и несла в себе запас милосердия и совестливости, оказалась в нынешней  системе образования неформатом. Фактический отказ от литературы как обязательного предмета, на что не решились пойти даже большевики, был осуществлён нынешними чиновниками от образования, и это тот самый случай, когда можно вспомнить известное выражение: «Это хуже, чем преступление. Это ошибка». Ошибка, которую необходимо срочно исправлять, и голос современных писателей, их мнение необходимы. То, что случилось на наших глазах с русской классикой, – беда общества, которое не пользуется тем благом, которое ему даровано и которое оно обязано передать следующим поколениям, как некогда это благо было передано нам. Горьким будет удел того поколения  и того правительства, при  котором  будет прервана связь времен, хрупкая сегодня как никогда.

Мы переживаем кризис, связанный с тем, что в духовном смысле человек оказался ещё менее свободным, чем при тоталитарной власти, что неизбежно приводит к обезличиванию, уравниловке, утверждению потребительской философии и торжеству низменных инстинктов. Тонкая спасительная плёнка культуры, отделяющая человека от зверя, грозит порваться, и это может привести к самым непредсказуемым последствиям. Вопрос культуры сегодня – это вопрос национальной безопасности, стратегический вопрос, дело нашего выживания. И литература как искусство смыслов является в России центром этой культуры. Литература есть противоядие от того культа потребления, цинизма и бездуховности, который сменил в обществе обанкротившийся коммунистический идеал. Вопрос стоит очень жёстко: вкладывать деньги в культуру или в новые тюрьмы и увеличение числа сотрудников ОМОНа и ФСИНа.

Однако сегодня приходится с горечью признать, что и русская литература, и русские писатели находятся в небрежении. Тот потенциал, который заключают в себе люди, делающие литературу, ныне практически не используется. Если когда-то поэт в России был больше, чем поэт, сегодня – меньше. Писатели фактически удалены из общественной жизни. Мы нечасто видим их на телевидении на федеральных каналах или видим одни и те же медийные лица; писатели  мало представлены в Общественной палате, в различных общественных советах и политических партиях (последнее, на мой взгляд, и хорошо, ибо не дело писателя быть человеком партийным, но всё же и оно показательно). 

(Продолжение следует)